Такой яркой и одновременно скорбной ассоциации у меня, пожалуй, больше никогда в жизни и не возникало. 26 апреля 1986 года в соседнем городе я гуляла на свадьбе у двоюродной сестры. Свадьбы в конце апреля – традиционно массовые явления: закончился пост, и, чтобы не маяться с оглядкой на предрассудки о мае, в ЗАГСы выстраиваются очереди. В ту субботу было именно так. Счастливые молодожены вместе с гостями радовались празднику, первому настоящему теплу, возможности пообщаться. А назавтра молодежь двинулась знакомиться с достопримечательностями, на которые город был богат уже тогда. В одном из красивых мест мы остановились и сделали фотографию. Прищуренные лица и легкие платья на девушках свидетельствуют, как ярко и тепло светило в то воскресенье солнце…
Сколько бы раз я ни брала в руки это фото, мысли у меня одни и те же: все уже произошло, люди уже гибли, радиация уже надвигалась на нас опасной невидимой тучей, но мы об этом просто не знали – беззаботно веселились, отдыхали, радовались весне, наступающим майским праздникам. «По сути, это история про день, когда смерть уже наступила, но жизнь еще об этом не знала», – скажет 25 лет спустя о своем фильме «В субботу» его режиссер и автор сценария Александр Миндадзе. Точнее о тех нескольких днях нашего неведения вряд ли можно сказать.
Это единственный художественный фильм о трагедии, произошедшей на Чернобыльской АЭС, и ставшей трагедией для нескольких поколений людей. Есть еще ряд документальных фильмов, в которых авторы с помощью современной техники пытаются воссоздать реальность происходящего в первые дни после взрыва. Специалисты различных отраслей не пришли к общему мнению о том, каковы истинные причины, выдвигая новые версии и в очередной раз аргументируя старые. Два с половиной десятилетия они стараются разобраться, кто все-таки виноват, но истина до сих пор покрыта тайной, причины и последствия аварии все еще остаются предметом споров и дискуссий.
Не однажды задавала себе вопрос: что изменилось бы, если б о произошедшем мы узнали прямо 26 апреля? Думаю, свадьба моей сестры все равно бы состоялась – слишком мало на тот момент мы знали об опасности, таящейся в слове «радиация». А вот 16 свадеб (сегодня известны даже такие подробности) в тот день в городе Припять, в самом пекле Чернобыля, точно бы отменили. Но руководители страны всех уровней из-за растерянности и непонимания сути и масштабов случившегося не торопились оповестить о катастрофе ни население Припяти, ни Украины, страны и мира. И это привело к тому, что еще сутки – период наиболее интенсивных радиоактивных выбросов в атмосферу – и город Припять, и мир жили обычным укладом. 27 апреля, после оценки масштабов радиационного загрязнения, началась эвакуация города Припять. Людям не разрешали брать с собой вещи, многих распределяли по автобусам в домашней одежде – чтобы не сеять панику, советские власти говорили о временном, трехдневном переезде. Первое официальное сообщение по телевидению было сделано только спустя два дня – 28 апреля. Довольно сухая информация свидетельствовала о факте аварии и двух погибших, а также о том, что складывалась «неблагоприятная радиационная обстановка». Об истинном масштабе катастрофы стали говорить позже, после того, как страна, полнящаяся слухами, выискивающая в лужах после дождя признаки радиации, отпраздновала Первомай. Официальная же советская медицина сохраняла молчание на протяжении двух недель с момента аварии. Население по-прежнему не было предупреждено и не получило рекомендаций о том, как уменьшить влияние радиации на организм. Не удивительно, что, склоняясь к реальным цифрам подсчета, сделанным после выступлений экологов и генетиков, можно согласиться с мыслью о страшных масштабах чернобыльской катастрофы, которые значительно превосходят атомную бомбардировку Хиросимы по числу пострадавших. И ни с чем нельзя сравнить ее по числу обманутых. «Смерть уже наступила, но жизнь об этом еще не знала…». Официальное лукавство ответственные за утаивание информации лица оправдывают необходимостью предотвратить панику. Этим же они отняли у каждого из нас право на сострадание. Наверное, с ним, невысказанным тогда, отсроченным на недели, растянувшимся на долгие годы состраданием погибшим на станции и навсегда оставившим свои дома в городах-призраках в 30-киллометровой зоне от нее, направляемым на ликвидацию последствий аварии и безнадежно больным после возвращения оттуда, родившимся со страшным диагнозом и не родившимся вообще мы и живем сегодня. Как с тупой болью в сердце, к которой привыкаешь, которую ничем невозможно излечить, причины которой не устраняются никакими операциями. Живем, не улыбаясь в ответ улыбающимся лицам с фотографий конца апреля 1986 года.

Жанна Гордиевич.